– Вы думаете, что она погибла?
– Я предоставил вам право убедить меня в обратном.
– Значит, у меня были твердые доказательства.
– Надеюсь.
Он поворачивается и собирается уходить.
– Я вам не враг, Алексей. Я просто хочу узнать, что произошло. Что вы знаете о снайпере? Он работает на вас?
– На меня? – Его смех звучит презрительно.
– Где вы были ночью двадцать четвертого сентября?
– А вы не помните? У меня есть алиби. Я был с вами.
Он поворачивается и кивает русскому, ожидающему его, как собака, привязанная к столбу. Я не могу позволить уйти человеку, который владеет необходимой мне информацией. Он должен рассказать мне о Рэйчел и о выкупе. Схватив Алексея за руку, я выворачиваю ее, пока его спина не сгибается и он не падает на колени. Мои костыли стучат по тротуару.
Прохожие и посетители тюрьмы оборачиваются. До меня доходит, как смешно я выгляжу: произвожу задержание с костылем. Самолюбие никогда не оставляет нас.
– Вы арестованы за сокрытие информации от следствия.
– Вы совершаете большую ошибку, – шипит он.
– Не двигайтесь!
У меня за спиной вырастает фигура, теплый ствол пистолета упирается в мой затылок. Это русский, огромный, застывший как статуя. Внезапно его внимание переключается на другой объект. Али стоит в классической полицейской стойке, целясь ему в грудь.
Все еще удерживая руку Алексея, я наклоняюсь к его уху.
– Вы этого хотите? Чтобы мы друг друга перестреляли?
– Нет, – говорит он.
Русский отступает на шаг и убирает пистолет в кобуру. Он внимательно смотрит на Али, запоминая ее лицо.
Я уже веду Алексея к машине. Али следует за мной, пятясь, наблюдая за русским.
– Позвони Карлуччи! – кричит Алексей. Карлуччи – его адвокат.
Опустив голову, он садится в машину. Я забираюсь на сиденье рядом с ним. Мое пальто свисает со спинки переднего кресла. Али не произнесла ни слова, но я знаю, что ее мысли бегут быстрее, чем когда-либо прежде.
– Вы пожалеете, – угрожающе шипит Алексей, глядя мимо меня в окно. – Вы сказали, что обойдемся без полиции. Мы заключили сделку.
– Тогда помогите мне! Скажите! Что произошло той ночью?
Он двигает во рту языком, словно обсасывает мысль.
– В меня стреляли. Со мной случилась штуковина, которая называется «обширная преходящая амнезия». Я не помню, что произошло.
– Идите к дьяволу!
Когда мы приезжаем в полицейский участок на Харроу-роуд, Фрэнк Карлуччи уже находится там. Маленький, загорелый, типичный итальянец, лицо покрыто морщинами, как грецкий орех, кроме области вокруг глаз – поработал хирург.
Он несется за мной по лестнице, требуя встречи со своим клиентом.
– Можете подождать своей очереди. Он должен пройти процедуру оформления.
Али осталась в машине. Я возвращаюсь к ней.
– Присмотри за пальто.
– Что мне сделать?
– Найди профессора. Скажи, что он мне нужен. Потом поищи Рэйчел. Должна же она где-то быть.
На лице Али масса вопросов. Она сомневается в том, что я знаю, что делаю. Я пытаюсь изобразить самоуверенную улыбку и возвращаюсь к Алексею.
Когда мы входим в комнату для задержанных, воцаряется тишина. Клянусь, я и правда слышу, как растут цветы в горшках и как высыхают на бумаге чернила, – так тихо становится вокруг. Эти люди – мои друзья и коллеги. Теперь они отводят глаза и не обращают на меня внимания. Может, я все-таки погиб на реке, просто еще не понял этого?
Я оставляю Алексея с Карлуччи в комнате для допросов. У меня сильно колотится сердце, и я не могу собраться с мыслями. Сначала звоню Кэмпбеллу. Он на совещании в Скотленд-Ярде, поэтому я отправляю ему голосовое сообщение. Через двадцать минут он врывается в участок, мечтая, чтобы ему под ноги попалась кошка, которую можно пнуть.
Встретив меня в коридоре, он орет:
– Ты совсем спятил?!
Я расцениваю это как риторический вопрос.
– Может, убавишь громкость?
– Что?
– Пожалуйста, говори тише. У меня в комнате для допросов сидит подозреваемый.
На этот раз голос похож на сдавленное рычание:
– Ты арестовал Алексея Кузнеца?
– Он знает о выкупе. И скрывает информацию.
– Я же велел тебе не лезть в это дело!
– Погибли люди. И Микки Карлайл может быть жива.
– Я этого уже достаточно наслушался. Я хочу, чтобы ты вернулся в больницу.
– Нет, сэр!
Он снова издает глухое рычание, как медведь, выходящий из берлоги.
– Сдайте свой значок, инспектор. Вы отстранены.
Дальше по коридору открывается дверь, появляется Фрэнк Карлуччи, а за ним – Алексей Кузнец. Итальянец вопит, тыча в меня пальцем:
– Я хочу, чтобы этому офицеру предъявили обвинение!
– Да пошел ты! Хочешь моего мяса? На!
Мною овладевает неудержимая ярость, как будто кто-то нажал тревожную кнопку у меня внутри. Кэмпбеллу приходится удерживать меня. Я пытаюсь вырваться из его рук.
Алексей медленно поворачивается и улыбается. У него потрясающе холеная внешность.
– Вы у меня кое-что забрали. Я не плачу дважды.
Я молча сижу в комнате для допросов, давно допив чай и доев имбирно-ореховое печенье. В комнате пахнет страхом и ненавистью. Быть может, это пахнет от меня.
Если бы у Кэмпбелла была возможность, он арестовал бы меня. Теперь он хочет, чтобы я вернулся в больницу, поскольку якобы не может гарантировать моей безопасности. На самом деле, он мечтает убрать меня подальше, чтобы я не путался под ногами.
Мои пальцы почти инстинктивно нащупывают капсулу с морфином. Меня мучит боль в ноге или уязвленная гордость? Я хочу на какое-то время отвлечься от мыслей. Хочу забыться. Амнезия не так уж плоха.