Пропавшая - Страница 99

Моя память снова восторжествовала. Это проклятие.

35

Посредине стены из беленого кирпича располагается единственная дверь, на которой нет ни ящика, ни номера. Трехэтажный фасад украшает дюжина двустворчатых окон, серых от грязи.

Я не знаю, здесь ли Кирстен. Дом выглядит пустым. Мне надо все проверить самому, слишком рискованно звонить в полицию после того, что случилось с Джерри Брандтом.

Дождь оставил дорожки воды на капотах машин, припаркованных по обеим сторонам улицы. Проходя по тротуару, я миную прикованные к забору велосипеды и переполненные мусорные ящики, тщетно ожидающие, что их вывезут.

Стучу и жду. Соскальзывает засов, щелкает замок, и дверь приоткрывается на какую-то пару дюймов, так что я с трудом могу разглядеть хмурое лицо женщины далеко не первой молодости. Сквозь узкую щель она осматривает меня с головы до ног.

– Миссис Уайльд?

– Вы знаете, который сейчас час?

– Я ищу Кирстен Фицрой.

– Никогда о такой не слышала.

Через ее плечо я вижу узкую прихожую и тускло освещенную гостиную. Когда женщина пытается закрыть дверь, я неожиданно двигаюсь вперед. Отшатнувшись, миссис Уайльд роняет телефон.

– Я не хочу никаких неприятностей. Просто выслушайте меня. – Я помогаю ей поправить столик и собираю телефонные книжки.

От Хизер Уайльд пахнет застарелым табаком и духами. Ее губы скрыты под толстым слоем яркой помады. Груди, втиснутые в атласный халат, напоминают дыни. Даж всегда говорила, что можно определить, что дыня спелая, если она чуть беловатая. Видите, как работает моя память?

В гостиной почти вся мебель затянута чехлами, кроме плетеного кресла у камина и складного столика с вычурной лампой. На столике также располагаются открытая книга, коробка с сигаретами, пепельница, полная окурков, и зажигалка в виде Венеры Милосской.

– Как давно вы общались с Кирстен?

– Я же сказала, что никогда о ней не слышала.

– Передайте ей, что у меня ее бриллианты.

– Какие бриллианты?

Я легко разжег ее любопытство.

– Те, из-за которых она чуть не умерла.

Миссис Уайльд не предложила мне присесть, но я все равно сажусь, стянув чехол с кресла, и продолжаю рассматривать хозяйку. Ее кожа везде, кроме шеи и тыльной стороны рук, суха и почти прозрачна. Взяв сигарету, Хизер разглядывает меня сквозь пламя зажигалки.

– У Кирстен большие неприятности, – объясняю я. – Я пытаюсь ей помочь. Мне известно, что она ваша подруга. Я думал, что она могла прийти к вам, когда ей понадобилось место, где можно отсидеться.

Дым кольцами поднимается с ее губ.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Я оглядываю комнату: темные бархатные обои и барочная мебель. Если и есть место более удручающее, чем бордель, так это бывший бордель. Он словно впитывает в себя всю ненависть и разочарование, пока не становится таким же усталым и изношенным, как и половые органы его работниц.

– Как-то давно Кирстен сказала мне, что никогда не перешла бы дорогу Алексею Кузнецу, а если перешла бы, то села бы на первый авиарейс в Патагонию. Она пропустила свой рейс.

Имя Алексея заметно поколебало спокойствие Хизер Уайльд.

– Разве Кирстен вам не рассказывала? Она пыталась его обокрасть. Вы должны понимать, в какой она сейчас опасности. – Я выдерживаю паузу. – В какой опасности вы обе.

– Я ничего не сделала.

– Я уверен, что Алексей это поймет. Он разумный человек. Я видел его только вчера. Предложил ему сделку: бриллианты стоимостью два миллиона в обмен на жизнь Кирстен. Он отказался. Он считает себя человеком чести. Деньги не имеют для него значения, как, впрочем, и оправдания. Но если вы не видели Кирстен, то все в порядке. Я так ему и передам.

С ее сигареты падает пепел – прямо на халат.

– Я могла бы поспрашивать. Вы говорили о деньгах.

– Я говорил о бриллиантах.

– Я могла бы помочь найти ее.

– И я назвал бы вас гуманисткой.

Она кривит верхнюю губу.

– А вы что, не видите лимузина у подъезда?

Ее веки кажутся притянутыми ко лбу с помощью проволочек. Я слышал, что это называется кройдоновым лифтингом: волосы поднимают так высоко, что подтягивается все лицо.

Вытащив кошелек, я достаю три двадцатки. Она пересчитывает их взглядом.

– В Тоттенхэме есть клиника. Ее взяли туда. Там дорого. Но тихо.

Я кладу в стопку еще две двадцатки. Она хватает деньги, и они исчезают у нее под халатом, как по волшебству. Потом она наклоняет голову, словно прислушиваясь к шуму дождя.

– А ведь я вас знаю. Вы цыган. – Мое удивление ей льстит. – Говорили, что у вашей матери есть дар.

– Откуда вы ее знаете?

– А вы не узнаете свое племя? – Она грубо кудахчет, давая понять, что и сама цыганка. – Однажды ваша мать предсказывала мне судьбу. Она сказала, что я всегда буду красавицей и смогу получить любого мужчину, какого захочу.

Почему-то мне кажется, что мама имела в виду не количество.

У Даж и правда был дар: дар спокойно вникать в ситуацию и предсказывать очевидное. Она брала у людей деньги и заводила в них пружинку вечной надежды. А потом, вытолкав их за дверь, бежала в местный бар и покупала себе водки.

Наверху что-то падает. Миссис Уайльд испуганно смотрит на потолок.

– Это одна из моих старых девочек. Она иногда у меня остается.

Но ее бледно-голубые глаза выдают ее, и она вытягивает руку, чтобы удержать меня на месте.

– Я сейчас дам вам адрес клиники. Там могут знать, где она сейчас.

Я отталкиваю ее руку и поднимаюсь по лестнице, заглядывая через перила наверх. На первой площадке три двери, две открыты, одна закрыта. Я тихо стучу и поворачиваю ручку. Заперто.