– Она пыталась их украсть, – возражает охранник.
– Она просто их держала. Уберите от нее руки.
– А кто вы такой, черт возьми?
Я вытаскиваю значок.
– Человек, который может привлечь вас за насильственные действия, если вы ее не отпустите.
Сара залезает под пальто и достает из внутреннего кармана пачку чаю. Потом ждет, пока кассир пропустит покупки через кассу и сложит в пакет.
Я беру покупки, она выходит следом за мной через автоматические двери. Нас перехватывает менеджер.
– Отныне вход сюда для нее закрыт. Я не хочу, чтобы она приходила снова.
– Она платит – она приходит, – говорю я, отодвигая его и выходя на солнечный свет.
В какой-то момент мне кажется, что Сара сбежит, но она поворачивается ко мне и протягивает руку за пакетом.
– Не так быстро.
Она скидывает пальто, оставаясь в шортах цвета хаки и футболке.
– Оно тебя выдает, – показываю я на пальто.
– Спасибо за совет. – Она пытается выглядеть крутой.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
Она не хочет. Она думает, что я прочитаю ей нудную лекцию о том, что воровать из магазинов грешно, и оставлю в покое.
Я поднимаю пакет.
– Если хочешь получить вот это, тебе придется выпить.
Мы идем в кафе за углом и садимся за столик на улице. Сара заказывает банановый коктейль, потом углядывает булочку. Глядя, как она ест, я тоже чувствую голод.
– Мы с тобой встречались несколько недель назад.
Она кивает.
– Где?
Она бросает на меня странный взгляд.
– Со мной случилось несчастье. И я кое-что забыл. Я надеялся, что ты поможешь мне вспомнить.
Сара смотрит на мою ногу.
– У вас что-то вроде амнезии?
– Что-то вроде.
Она откусывает еще один кусочек булочки.
– Зачем я с тобой встречался?
– Вы хотели узнать, отрезала ли я когда-нибудь у Микки волосы и считала ли деньги в ее копилке.
– Я объяснил, зачем мне это нужно?
– Нет.
– А о чем еще мы говорили?
– Не знаю. Думаю, о какой-то ерунде.
Сара смотрит на свои ботинки, ковыряя носком ножку стула. Солнце высокое и яркое – это его последний привет накануне зимы.
– Ты когда-нибудь думаешь о Микки? – спрашиваю я.
– Иногда.
– И я тоже. Полагаю, у тебя сейчас много новых друзей.
– Да, есть, но Микки была другой. Она была как… как неотъемлемая часть.
– Ты хочешь сказать – неотъемлемая.
– Да, как сердце.
– Но это не совсем то, что «неотнемлемая часть».
– Хорошо, как рука… что-то важное. – Она допивает коктейль.
– Ты видишься с миссис Карлайл?
Сара водит пальцем по оправе очков, стирая капельки пены от коктейля.
– Она живет все там же. Мама говорит, что ее бы кондрашка хватила, если бы ей пришлось жить там, где кого-то убили, но я полагаю, у миссис Карлайл есть причины остаться.
– Какие?
– Она ждет Микки. То есть я-то не говорю, что Микки вернется. Просто думаю, что миссис Карлайл хочет узнать, где она. И поэтому она каждый месяц ездит к нему в тюрьму.
– К кому?
– К мистеру Уэйвеллу.
– Она к нему ездит?
– Каждый месяц. Мама говорит, что в этом есть что-то нездоровое. Может кондрашка хватить.
Сара протягивает руку через стол и поворачивает мое запястье, чтобы взглянуть на часы.
– У меня будет куча неприятностей. Можно забрать покупки?
Я протягиваю ей полиэтиленовый пакет и десять фунтов.
– Если еще раз поймаю тебя на воровстве, заставлю целый месяц мыть полы в супермаркете.
Она строит гримасу и исчезает, неистово крутя педали своего велосипеда, унося пальто, пакет с едой и мою замороженную куриную корму.
При мысли о том, что Рэйчел Карлайл навещает Говарда Уэйвелла, меня бросает в дрожь. Педофил и скорбящий родитель – так быть не должно, не положено, но я знаю, почему она это делает. Рэйчел хочет найти Микки. Она хочет вернуть ее домой.
Я помню нечто, о чем она рассказала мне довольно давно. Ее пальцы на коленях сплетались в мучительной борьбе, пока она вспоминала, какой у них с Микки был ритуал. «Даже на почту», – говорили они, обнимаясь на прощание.
– Иногда люди не возвращаются, – сказала Рэйчел. – Поэтому всегда надо прощаться, как следует.
Мать пыталась сохранить в памяти каждую деталь жизни дочери – ее одежду, игры, в которые она играла, песни, которые пела, то, как она хмурилась, когда говорила о серьезных вещах, и особый смех за столом, от которого молоко текло у нее из носа. Рэйчел хотела запомнить тысячи незначительных деталей, мелочей, которые расцвечивают любую жизнь – даже такую короткую, какая была у Микки.
Мы встречаемся с Али в кафе, и я передаю ей слова Сары.
– Вы ведь поедете на свидание с Говардом, сэр?
– Да.
– А он мог послать требование о выкупе?
– Только если ему кто-то помог.
Я знаю, о чем думает Али, хотя она ничего и не говорит. Она согласна с Кэмпбеллом. Любое приемлемое объяснение тянет за собой словечко «фальшивка», особенно то, которое предполагает возможность освобождения Говарда из тюрьмы.
По пути в тюрьму «Уормвуд-Скрабз» мы проезжаем под трассой Вестуэй и поворачиваем на Скрабз-лейн. На площадках девочки-подростки играют в хоккей, а мальчики-подростки сидят и смотрят, завороженные видом синих плиссированных юбок, которые развеваются вокруг тонких гладких ног с грязными коленками.
«Уормвуд-Скрабз» похожа на декорацию мюзикла пятидесятых годов, где грязь и копоть стерли специально для кинокамер. Четырехэтажные башни-близнецы соединены арочными перекрытиями, огромная железная дверь, украшенная массивными засовами, довершает картину.