«Новичок» Дэйв связался со мной быстро. Он нашел записи разговоров с украденного мобильного телефона. В тот месяц Алексей совершил немало международных звонков, но 14 августа, в день рождения Микки, он звонил только на дачу, расположенную к юго-западу от Москвы, и говорил больше часа.
Дмитрий оборачивается.
– А вы не представляете себе, кто живет в этом доме? – Он говорит по-английски с американским акцентом.
– Ничего конкретного.
– Значит, вы даже не уверены, что девочка в России?
– Нет.
– Итак, это всего лишь теория. – Он сочувственно кивает Рэйчел.
Снова переведя взгляд на дорогу, он придерживает шляпу, когда мы наезжаем на очередной ухаб. Между деревьев сгустились плотные тени.
– И вы узнаете девочку, если это ваша дочь?
Рэйчел кивает.
– Через три года! Дети забывают. Может, она здесь счастлива. Может, лучше оставить ее в покое.
Лес ненадолго отступает, открывая пространство, утыканное недостроенными домами, ржавеющими машинами и проводами, торчащими из ям. Вороны взлетают с земли, кружа в воздухе, как куски пепла.
Вскоре деревья снова заслоняют дорогу, и машина то сходит с колеи, то вновь возвращается на нее. Мы переезжаем узкий мост через грязный ручей и приближаемся к открытым воротам. Слева виднеется озеро, темная вода разделена самодельным дугообразным пирсом. К опоре прикреплены заиндевевшие трубы автономного водопровода.
Снег, выпавший ночью, покрыл землю корочкой, такой тонкой, что под ней я вижу темную воду, густую как кровь. Меня охватывает дрожь, я представляю лицо Люка, прижимающееся ко льду с той стороны.
В конце подъездной дорожки, посыпанной щебенкой, показывается дом, окруженный ясенями. Большинство окон закрыто, садовый столик и стулья стоят ножками вверх на мощеной площадке в розарии.
Подъезд ведет к большой четырехугольной площадке. Серебристый «мерседес», заляпаный грязью, припаркован возле входа в конюшню. Водительская дверца открыта, Алексей сидит на земле, прислонившись к колесу. Идет мелкий дождь, собираясь каплями на плечах его пальто и волосах. Его лицо совсем белое, если не считать аккуратной темной дырочки во лбу. Он выглядит удивленным, как будто просто поскользнулся на льду и собирается с мыслями, прежде чем встать.
Черные «галланты» останавливаются на дальнем конце двора. Окна открываются, над капотами, или как их там называют русские, нависают стволы.
Из дверей дома выходит мужчина, держа в руках ружье. Он моложе Алексея, но у него такой же узкий нос и высокий лоб. Его плотные штаны заправлены в ботинки, на поясе висит нож.
Я выхожу из машины и иду к нему. Он поднимает ружье и кладет его на плечо, точно солдат в карауле.
– Привет, Александр.
Он кивает, но не отвечает. Смотрит на Алексея, и в глазах его мелькает сожаление.
– Все думают, что вы умерли.
– Старый Александр действительно умер. Его вы здесь не найдете.
У него совсем нет английского акцента. В отличие от Алексея, Александр никогда не пытался спрятать ни русского акцента, ни русских корней.
Рэйчел выходит из машины. Она не сводит с Алексея глаз. Она как будто ждет, что сейчас он сотрет со лба кровь и встанет, отдохнувший и полный сил.
Дождь превращается в мокрый снег.
– Скажите мне, что произошло.
Он смотрит на ботинки.
– Все зашло слишком далеко. Он не должен был приезжать. Он забрал ее из одного дома, а теперь снова хотел забрать. Он уже достаточно неприятностей причинил окружающим.
В дверях за его спиной появляется женщина. К ней прижалась девочка.
– Это моя жена Елена, – говорит Александр.
Женщина обнимает девочку за плечи, загораживая от нее тело Алексея.
– Мы о ней хорошо заботились. Она никогда ни в чем не нуждалась. – Елена пытается подобрать слова. – Она была нам как дочь…
Руки Рэйчел прижимаются к губам, словно она хочет удержать собственное дыхание. Потом она бросается вперед, мимо меня, к стоящей на крыльце девочке.
На Микки надеты брюки для верховой езды и куртка. Ее волосы заплетены в косичку и лежат на плече. Такая же косичка у Елены.
Подбежав ближе, Рэйчел падает на колени. Замерзшая щебенка почти не подается под ее весом. Микки что-то говорит Елене по-русски.
– Теперь по-английски, – говорит Александр. – Ты едешь домой.
– Но мой дом здесь.
Он нежно улыбается ей.
– Больше нет. Ты англичанка.
– Нет. – Она сердито качает головой и начинает плакать.
– Послушай. – Александр приставляет ружье к стене дома и садится на корточки рядом с ней. – Не плачь. Я учил тебя быть сильной. Помнишь, как прошлой зимой мы ходили на рыбалку? Как тогда было холодно? А ты ни разу не пожаловалась.
Она обнимает его и всхлипывает у него на груди. Рэйчел следит за ними с тревогой и ожиданием. Она глубоко вздыхает.
– Я скучала по тебе, Микки.
Микки поднимает голову и размазывает ладонью слезы по лицу.
– Я так долго тебя ждала. Я жила на том же месте и надеялась, что ты сможешь меня найти. В твоей комнате сохранились все твои игрушки.
– Я теперь умею ездить верхом, – объявляет Микки.
– Правда?
– И кататься на коньках. И я больше не боюсь выходить на улицу.
– Вижу. Ты стала такой высокой. Уверена, теперь ты сможешь дотянуться до верхнего шкафчика в кухне у окна.
– Где ты прячешь сладости.
– Ты помнишь. – У Рэйчел сияют глаза. Она подает дочери руку ладонью вверх. Микки напряженно смотрит на нее и протягивает свою. Рэйчел прижимает ее к себе и вдыхает запах ее волос.
– Со мной все в порядке, – говорит Микки. – Не надо плакать.